Отзыв на творческие работы, представленные на конкурсе «Благодатный отрок» 

группа вконтакте    

 

Автор делится размышлениями о наиболее интересных творческих работах, присланных на конкурс «Благодатный отрок», который ежегодно проходит в Тульской области

 

В наше время нельзя оставлять новое поколение наедине с жестоким, циничным и отчужденным миром. От взрослых требуется повышенное внимание к молодежи. Ведь подростковый нонконформизм – явление неоднозначное. Оно имеет свои плюсы и минусы, несет и угрозу необратимых «срывов», и творческий поиск себя, который не бывает бесконфликтным. Поэтому очень важно не посадить подростков в клетку авторитетных нравоучений, но установить с ними живую связь, сохранив авторитет взрослых, а с ним и вертикальные межпоколенческие связи.

Именно с этой целью ведется работа с молодежью в рамках школьных областных, муниципальных, республиканских и федеральных творческих конкурсов.

В Тульской области уже 10 лет проводится конкурс творческих работ обучающихся «Благодатный отрок», объединяющий детей, подростков, педагогов и родителей. Как можно понять из его названия, конкурс объединяет людей неравнодушных, устремленных к получению духовного опыта. Среди них – верующие и идущие по пути к вере, находящиеся в поисках смысла жизни, интересующиеся искусством и историей своей страны… Подростки регулярно представляют авторитетному жюри свои творческие исследования. В 2024-м году конкурс посвящается теме «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего».

Поскольку мероприятие становится все более значимым культурным событием в Тульской области, мы проявили к нему особый интерес и решили описать свои впечатления от выполненных ребятами работ.

В номинации «Исследовательский проект» (для возрастных групп 12-14 и 15-18 лет) наше внимание привлекли четыре работы.

Для начала отметим то, что их объединяет. Все эти тексты не похожи на безликие «презентации», которых сейчас много в Сети и в архивах учебных заведений. Это живое слово, свободное от расхожих стереотипов, сетевых шаблонов и мемов. Все четверо, образно говоря, обитают отнюдь не в общечеловеческой «электронной деревне», их место на «крыше крыш Города городов».

Каждый автор на основе личного опыта ведет поиск и стремится разобраться в проблеме. В результате вольно или невольно создается то, что профессионалы социальных наук называют «малой историей». А именно:  свидетельство, взгляд и мнение представителя своего времени и поколения. Такой взгляд «малого историка» ценен своей спонтанностью, неповторимостью, «несерийностью». Это штучный «феномен».

При этом, невзирая на юный возраст, все четыре автора, безусловно, погружены в веру, пусть не всегда полностью осознанную, но всегда - подлинную.

В нашу гибридную эпоху религиозность также часто бывает гибридной - «постсекулярной». То есть, синтезом светского и религиозного. И этот синтез порой бывает очень ярким. Так, например, работа Даниила Данилова «Сон, ставший явью», на первый взгляд кажется лишь добротным краеведческим исследованием. Но это не просто краеведение – это создание «сакральной географии» родного края, пострадавшего в советский период. Автор описывает настоящую трагедию скитания и рассеяния жителей города Мологи, которые стали жертвой гидростроя в период советской индустриализации: «Правительство решило увеличить мощность строящейся ГЭС с 200 до 330 МВт. Такое решение было фатальным… Дома раскатывались, из бревен делались плоты, на них складывалась домашняя утварь... На этих же плотах уплывали и люди - как те же бревна, отпиленные от корней. Их малой родины больше не существовало»

Индустриализация тогда была новой верой, ради которой поселение и было затоплено – фактически смыто с лица земли. Не знаю, насколько своевременны именно сегодня оценки недавней истории, но не это главное. Тщательное описание исчезнувшей Мологи и ее жителей придает работе особую, вневременную ценность. Это памятник некогда существовавшему и неповторимому миру. Его судьба напоминает нам историю погрузившегося в воду града Китежа из народной легенды.

Молога встраивается в ряд других точек нашей русской сакральной географии – Херсонеса, Соловков, Валаама. Автор дополняет и уточняет эту географию. Именно в таком контексте стоит воспринимать эту прекрасную работу.

Еще три работы связаны с темой «Музыкальная контркультура в Советском Союзе в 1980-х годах». Предмет исследования - русский рок, известные рок-музыканты на пути к вере, обращающиеся к своим национальным и религиозным истокам (Константин Кинчев и рок-группа «Алиса», Вячеслав Бутусов и рок-группа «Наутилус Помпилиус»).

Интерес молодых авторов к данной проблематике очень важен. Наверное, сегодня пришло время окинуть свежим взглядом историю русского рока, посмотреть на него свозь призму последних полутора десятилетий. Возможно, это позволит заметить то, что не было видно в девяностые и нулевые.

Например, сегодня можно вполне уверенно сказать, что рок – это явление квазирелигиозного, постсекулярного порядка. Ведь исходно это «городской фольклор электрической эры». И как любой фольклор, он имеет свой ритуально-мифологический пласт, соответствующий традиции. Этот набор может быть христианским, а может - языческим или смешанным (например, неогнозис «Ю-Питера»). Но именно с ним связана в данном случае вторичная релиегизация современного человека.  Примечательно, что эта тенденция родилась в русском роке в атеистический советский период. Главные группы русского рока сформировались еще в СССР, как вопреки, так и благодаря внешним «запретам». В самом деле, какая же русская вера без «гонений». Вспомним хотя бы староверов XVII века и комсомольские «панк-молебны» 1920-х годов…

Парадоксально, но тяга к западным музыкальным ценностям тоже была формой русской религиозности. Здесь и вера в энергийность (пресловутый «драйв»), и стремление к  стяжанию благодати (абсолютно рождественский по ощущению культ «Битлов»). Неудивительно, что спустя годы некоторые музыканты повернули от этой превращенной религиозности – вглубь, к корням, к исторической «вере князя Владимира», к православному фундаменту русского сознания. Хотя шли они к этой цели разными дорогами.

Но перейдем от затянувшегося предисловия к самим работам.

Александр Трещев представил комиссии качественное психологическое жизнеописание Константина Кинчева, лидера группы «Алиса» («Константин Кинчев. В поисках Бога»). «Путь от хулигана до миротворца», на котором музыкант нашел Бога, автор описывает как метанойю. Это взволнованное описание не может оставить читателя безучастным. С одной стороны, взволнованность не идет в ущерб психологическому анализу. С другой стороны, она позволяет автору  влиться в жизненный мир  своего героя, взяв с собой и читателя. «Бог стучится в двери каждого человека, и уже сам человек решает, открыть ли ему эту дверь», - пишет Александр. Стилистически эта фраза очень напоминает речь самого Кинчева, как будто взята из его интервью. Ее звучание довольно далеко от «непреодолимой благодати» и  прочего религиозного фатализма. Это дорога нравственного выбора и ответственности.

Таков путь самого Константина Кинчева - извилистый и трудный, от Ярила до Христа, от «Солнца за нас» до «Неба славян», от анархизма до монархизма. Более того, вера у Кинчева даже «воинствующая», - уверен автор. «Православная церковь - это войско. Символ веры - устав этого войска» (Константин Кинчев).

Изменение тематики творчества произошло на последнем тапе творческого пути лидера «Алисы» и предсказуемо вызвало отток аудитории: ушло две трети поклонников. С другой стороны, либеральная критика принялась подтравливать музыканта за патриотизм, за якобы «нетерпимость» и «утрату универсальности христианства». Но все это не изменило и не могло изменить выбор Константина. И благодаря этой своей твердости он привел к вере очень многих – делает справедливый вывод автор работы.

Хочется лишь пожелать Александру точности в некоторых определениях. Например, «равноапостольный Константин», при всех симпатиях к музыканту – спорная формулировка. Равноапостольность – особый вид святости (в этом ряду стоят Мария Магдалина, князь Владимир, княгиня Ольга, Кирилл и Мефодий, святая Нина, святой Патрик и др.), и в таком качестве человек может быть признан лишь после смерти. Но такого рода формальные моменты ничего не значат на фоне той силы и энергии, которые излучает текст исследования и которые автор как будто позаимствовал у своего героя.

Дарья Заварзина представила на конкурс работу «Вячеслав Бутусов и его приход к вере». Работа построена как небольшой научный трактат. Очерчен контекст - «История рок-движения в нашей стране» - в который вписана история группы и ее лидера. Для начала автор предлагает погрузиться в атмосферу эпохи, справедливо подчеркивая: «Группы, такие как "Кино" и "Аквариум", стали иконами этой эпохи». Употребление слова «иконы» говорит о том, как остро ощущает автор скрытую, глубинную религиозность рок-движения.

На следующем этапе выстраивается хронология. 1990-е названы периодом, когда «русская рок-сцена вступила в период трансформации и свободы», 2000-е – «периодом коммерциализации и экспериментов», 2010-е – «периодом цифровизации и многообразия».

Что касается «свободы рок-сцены» в 1990-е, то, например, по мнению Ильи Кормильцева, это не совсем так: в 1990-е идеологические ограничения сменились ограничениями коммерческого «формата», а администраторами музпроектов порой выступали бывшие комсомольцы, «вписавшиеся в рынок» и поменявшие флажок.

Жаль, что в работе не нашел отражение кризис звукозаписи и в целом музиндустрии, пришедшийся как раз на 2010-е.

Но в целом попытка периодизации истории рок-сцены выглядит весьма интересной.

Очень точно выделен автором главный религиозный сюжет Вячеслава Бутусова, связанный с песней «Прогулки по воде». Неверно лишь то, что в «новозаветном тексте не говорится о том, как гуляющий по воде Христос разговаривает с апостолом Андреем». Этот эпизод легко найти в Евангелии от Матфея, где Христос говорит будущим апостолам Петру и Андрею: «Идите за Мною и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4:19). И песня «Наутилуса» на самом деле, где-то даже вопреки мнению самого Юрия Бутусова, - это не просто вольная фантазия на евангельский сюжет, но во многом его переложение.

Авторский вывод тем не менее предельно точен: творение чуда отнюдь не является целью христианской жизни. Истинное чудо – это чудо любви и спасения души.

Феномену Вячеслава Бутусова и его пути к вере также посвящена работа Василия Трушина: «Голос души: религиозные мотивы в творчестве Вячеслава Бутусова»

В данном исследовании песня «Прогулки по воде» также выделена как ключевая для группы «Nautilus Pompilius». Уделено внимание и последующему проекту Вячеслава Бутусова «Ю-Питер» связанным с этим проектом «песням с духовным подтекстом».

Автор работы демонстрирует филологический подход к текстам, разбирая их по мотивам, образам, «духовным символам», стремится провести параллели «между личной жизнью музыканта и текстами песен». Он касается происхождения названия группы и влияния на ее эстетику первой профессии Вячеслава Бутусова (архитектор).

Проанализировано несколько текстов «Наутилуса Помпилиуса» и «Ю-Питера». Удивительно только, что при таком скрупулезном подходе обойдены вниманием религиозно-мифологические мотивы «Морского змея» из альбома «Чужая земля» (1994). Тем не менее, контекст исследования весьма широк. Упоминается даже изданная Вяч. Бутусовым книга «Архия».

Единственное, что выглядит немного печальным в последних двух работах: авторы не знакомы с еще одной религиозной песней Вячеслава Бутусова, в которой речь напрямую идет о встрече со Христом – «Мне снилось, что Христос воскрес». Месседж этой песни удивителен и вместе с тем предсказуем: приди Христос к людям сегодня – и вся его история повторилась бы еще раз, хоть и в новых декорациях (ведь сегодня почти не распинают на крестах):

 

Мне снилось, что Христос воскрес
И жив, как я и ты
Идёт, несёт незримый вес
А на руках бинты
Идёт по вымершим дворам
Пустынных городов
И слово жаждет молвить нам
Но не находит слов

[Припев]
А мне снилось, что Христос воскрес
А мне снилось, что Он жив
А мне снилось, что Христос воскрес
А мне снилось, что Он жив

[Куплет 2]
Мне снилось, Он мне позвонил
Когда искал приют
И ненароком обронил
Что здесь Его убьют
Мне снилось, что Он пил вино
В подъезде со шпаной
И били до смерти Его
Цепочкою стальной

 

[Припев]
А мне снилось, что Христос воскрес
А мне снилось, что Он жив
А мне снилось, что Христос воскрес
А мне снилось, что Он жив

[Куплет 3]
Звучал Его последний смех
Переходящий в стон
Мне снилось, я - один из тех
С кем пил в подъезде Он
Проснулся я и закурил
И встал перед окном
И был весь опустевший мир
Один сиротский дом

[Припев]
А мне снилось, что Христос воскрес
А мне снилось, что Он жив
А мне снилось, что Христос воскрес
А мне снилось, что Он жив
А мне снилось, что Христос воскрес
А мне снилось, что Он жив
А мне снилось, что Христос воскрес
А мне снилось, что Он жив

 

Хотелось бы сказать несколько слов общего характера. Религиозность никогда полностью не исчезает из культуры - ни в секулярный период, ни даже в атеистический, - но принимает порой причудливые формы.  И рок в ХХ веке удовлетворял запрос именно на эту, вторичную религиозность. Многие квазирелигиозные образы он брал из «большой» культуры.

Вспомним популярное фото Юрия Гагарина – оно так напоминает иконописный лик. И не случайно именно в религиозном качестве образ Гагарина предстает в песне Юлии Теуниковой «Гагарин жив!» («Гагарин жив, // Ведь как никто он знал полёт, такого он отведал, // что не прочухал в самых тонких снах несчастный Кастанеда. // Он с хищным эго совладал и превратил его в нажим, // в нём проявился русский дух, а этот дух неудержим, // и наш народ ещё проснётся и покажет диво див…).

При ближайшем рассмотрении мы легко обнаружим и отголоски тотемизма в творчестве Джима Моррисона (The Doors), - хотя бы в его образе «Короля Ящерицы», - и элементы индуизма у Джорджа Харрисона, кельтскую мифологию у Led Zeppelin.

Можно вспомнить о катакомбно-христианских мотивах Егора Летова, о почти хлебниковской мифопоэтике Леонида Федорова («Аукцыон»), о буддизме и богемно-декадентском символизме Серебряного века в песнях Бориса Гребенщикова. Не говоря о еще более очевидном: «Джа пустит трамвай из болота в рай» (Ольга Арефьева и «Рэггей-Ковчег»), «На небесах», «Смоква» (Рада Цапина и «Терновник») и прочая и прочая.

Поэтому, разумеется, откровенный поворот некоторых русских рок-музыкантов к аутентичной, исторической религиозности, к русскому православию – процесс закономерный. Помимо Константина Кинчева и Вячеслава Бутусова здесь можно упомянуть и о Петре Мамонове («Звуки Му»).

Путь рок-музыкантов к вере – это реакция на эпоху. Это ответ на процесс дегуманизации культуры и искусства, начавшийся еще в ХХ веке. Ведь истинная вера наилучшим образом помогает «вырваться из панциря целлулоидной цивилизации», как любили говорить хиппи в минувшем столетии. Играть и петь, «покидая Вавилон налегке» - дело вполне естественное. Это тяга к музыкально-поэтическому двоемирию, хотя такое двоемирие не всегда выражено напрямую в религиозных символах. Когда-то Виктор Цой пел: «…и пускай фонари светят ярче далеких звезд, // Фонари все погаснут, а звезды будут светить». В этих строчках нет ни слова о Боге, о религии, но глубинная религиозность очень ощутима.

Что означает само слово «религия»? Этимология слова связана со значением «связь». Это связь людей с божественным [1], а через него и друг с другом. На этой связи основана и русская мирская община - проекция общины церковной. Из нее исходит и потребность воплотить «образ Рая на земле» - потребность, которая в советский период выразилась в стремлении к идеальному «обществу справедливости», которое требуется «построить», а не получить как Божий дар. Но архетип - тот же самый. Вот почему для некоторых «русских-советских-антисоветских» рокеров так легок оказался переход к истинному, православному христианству…

Как писал когда-то Владимир Маяковский, «хлебище дайте жрать ржаной, дайте жить с живой женой!»…

В ХХ веке этот призыв был материалистическим лозунгом. Но в ХХI-м он уже примыкает к религиозности. Сегодня представляется вполне очевидным, что сохранить связь с реальным миром, с творением Божьим (избежав поглощения «матрицей») можно лишь сохранив устойчивую связь с самим Богом. И пушкинское «самостоянье человека» сегодня предполагает уже не только любовь к отеческим гробам, но и любовь ко Гробу Господню, к Тому, Кто умер и воскрес, «смертию смерть поправ».

Читая каждую из четырех работ, мы видим и чувствуем все это предельно отчетливо.

 

[1] Взятый строгом научном значении термин «религиозность» предполагает более широкий смысл – связь с «трансцендентным» (потусторонним), что подразумевает включение в этот ряд явлений самых разных культов, включая и языческие. Но автор описывает именно христианский сегмент религиозности, в связи с чем использует понятие «божественный» вместо понятия «трансцендентное».