Дидуров –

Не Дибров и не Дуров (с)

Это было где-то в 1997 году. Тогда в уютном здании ЦДЛ по воскресеньям (кажется?) кофейню занимало кабаре Дидурова «Кардиограмма». Меня привел туда вездесущий брат Ветер. Я потом пробовала приводить туда разных знакомых авторов, но попытки успехом не увенчались. Он отшивал приходивших на прослушивание (оно обычно было в перерыве между двумя отделениями, в фойе, на мягких диванчиках). Незадачливый автор, как правило, только успевал открыть рот и произнести несколько слов текста или пропеть полкуплета песни (реже всю песню), как сразу же бывал отправлен «в зрительный зал» или просто – навылет, с подробным комментарием о том, что в его песнях не так. При мне он не похвалил никого. Сама я в общем спокойно ожидала такой же участи, но после первого же куплета песни Дидуров неожиданно меня остановил и предложил спеть то же самое уже со сцены в микрофон во втором отделении. Мы с Братом Ветром переглянулись. Прочие, еще ожидавшие или уже прошедшие экзекуцию, смотрели на меня как на музейный экспонат. Я поняла, что что-то произошло. Как мне потом рассказали, такое случалось примерно раз в полгода.

Потом, каждый раз в перерыве между двумя отделениями кабарешных посиделок,  в курилке ЦДЛ, много обсуждали происходящее и перемывали Алексею Алексеевичу каждую косточку. Говорить о кабаре и о его основателе можно было бесконечно. И была та самая драгоценная атмосфера, присущая литературным и бардовским кружкам, когда можно тусоваться в кругу себе подобных, тратя время без сожаления, как это возможно только в юности, на легкой волне... Те, кого отшили, нередко оставались и пробовали еще и еще раз. Некоторые - по многу раз, и  последние про свой  опыт подробно рассказывали. Ну и, конечно, каждый проезжался по способу оценки лидером Кардиограммы творений новоприбывающих и всех прочих. Джек, лидер группы «Медведь-шатун», так описывал происходящее, по его мнению,  в голове у Дидурова: «Люди делятся на две категории: у одних в голове тараканы совокупляются, а у других играют в преферанс. Дидуров же принадлежит к третьему типу: у него в голове тараканы играют в преферанс, а потом все вместе имеют проигравшего»*.

... Я хорошо помню свое самое первое посещение Кабаре.  В первом отделении (их было два, с перерывом на буфет и курилку) на сцену, подзвученную парой микрофонов, вышел небольшого роста крепенький человек и спел довольно неплохо песню про Лату Мангешкар. Кто такая Лата Мангешкар, я узнала много позже – когда экзотическое имя стало можно забить в поисковик Яндекса. Судя по Википедии, Лата - вторая индийская певица, получившая Бхарат Ратна — самую высокую гражданскую награду в Индии, «знак признания заслуг перед обществом высшего уровня».

И, конечно, после исполнения сей песни   я услышала первую в своей жизни неподражаемую дидуровскую телегу (о которых мне рассказывали еще в далеком 93-м году мои друзья по школе журналистики, бывавшие на его «семинарах»): «...Он меня хорошо отделал, этот инструктор по боксу. И сказал: приползешь – работать будем. Я приполз». Этим он предварял занятия боксом  в фойе – кто там в курилке говорил про то, как надо держать удар...

Позже я узнала у своего друга, отлично разбирающегося в современной литературе, что у Дидурова прекрасные стихи. Я поверила. Прочитала. Но все равно проза его мне пришлась по душе не меньше. Потому что за лирику человека полюбить нетрудно, а вот эпическое повествование, на мой субъективный взгляд, дороже стоит. И человек, который, скажем, за совковые легенды и мифы берется, например, по горячим следам, занимается и литературой, и историей, что вдвойне ценно.

Но к поэзии его я все-таки вернулась много  позже. Прочла Детские фотографии 1976 года. Поняла, что это гениально. Подумалось, что жаль, что не поняла это раньше.

Критерии отбора Алексея Алексеевича мне никогда не были до конца понятны. Он сам был сильный литератор, классической советской школы (лучших ее традиций), мог провести грамотный (всегда, однако, отличающийся известной эксцентричностью) литературный анализ, но по большому счету это все для него было неважно, как я понимаю. К некоторым местным деятелям искусства  в плане литературной критики он вовсе не притрагивался. Мне, например, он и слова никогда не сказал. И, конечно же не потому, что разбирать было нечего. Эпитеты, которыми он некоторых любимчиков (и меня в их числе) награждал, я предпочитала забывать сразу же, потому что помнить это можно было при двух условиях. Первое – безоговорочная вера в то, что говорил Дидуров, а, как сказал ростовский экстремальный шансонье Денис Третьяков, наименование «гений» при жизни может получить лишь тот, кто после этого в жизни ни секунды более задерживаться не собирается. Второе условие – оставаться к его щедрым раздачам абсолютно равнодушным и не принимать ни один из эпитетов всерьез... а на такое мало кто из нас был способен. Дидуров каким-то одному ему ведомым чутьем узнавал тех, кто ему близок – видимо, критерий близости был единственным и необратимым.

Человеку достаточно было спеть полкуплета – Дидурову уже было ясно, кто перед ним. При этом он все-таки мог воспринимать творения людей, принадлежащих иной, отличной от его собственной, школы (Тому пример вышеупомянутый Денис, Джек, хрестоматийный Цой  и пр.). Как ему это удавалось? По идее, ему, всегда подтянутому, коротко стриженному, невысокому человеку со спортивной фигурой (больше напоминавшего тренера, чем лидера богемного кружка),  должны были быть отвратительны все эти немытые и нечесанные хиппаны, а также всякие псевдобогемные недоотморозки. Он был человеком определенно старой закваски. Во всех отношениях. Воспитывавшийся в послевоенное время. Он производил впечатление человека, встававшего рано,  делавшего зарядку, не злоупотреблявшего спиртным – короче, без вредных привычек. В нем совершенно не было богемной расхлябанности, как не было некого надменного эстетства, присущего некоторым людям, вхожим в высшие литературные круги  (сказать, что лицезрение подобных людей вызывало стойкую тошноту – значит не сказать ничего). В общем, этот человек меньше всего вызывал ощущение принадлежности к субкультуре. И не было никакой мимикрии под актуальные тренды, а была лишь искренняя радость  сопричастности.

Странные вещи пришутся, потому что Дидуров был ох каким непростым человеком. Но, похоже, вся эта непростота относилась к теркам о том, что в песенном или стихотворном искусстве наиболее ценно. По крайней мере – это было то, что я лично видела (кто-то видел что-то другое).   Дидуров, конечно, был хозяин с элементами диктаторства на своем поле. У него был определенный крен в тот жанр, который он больше всего чувствовал: жанр городской песни, не относящейся равно к туристическому КСП с одной стороны, с другой – к рок-культуре, каковая сложилась у нас в 80-е-90-е годы. Это был жанр весьма своеобразный , и никак не рок (доминирующая приставка, неизменно остававшаяся в названии). Однако к советскому-русскому року он благоволил сильно. И при этом всей душой ненавидел шоу-бизнес. Такие гадости, какие Дидуров говорил про шоу-бизнес, я не слышала ни от кого.

Но в нем было то, что можно назвать элементом служения.  Был  этот заряд, который одухотворял любое присутствие, любое сомнительное собрание. Дидуров одним своим присутствием уже творил искусство. Как-то раз он сказал: «Вот вы все ждете, когда я закончу говорить. Но вы же понимаете, что без моих речений все моментльно разбегутся». Он имел в виду немногочисленную тогда уже публику (народу стало меньше, начиная с 2003-2004 года). И это была правда.

Я бывала на кабарешных тусовках нечасто. И всегда Дидуров звонил сам:

- Юлечка, это Леша Дидуров. Хочу пригласить тебя выступить на очередном юбилейном мероприятии - кабаре Кардиограмма...

Так же четко, внятно и подробно цель мероприятия, время, место и способ добраться мог изложить только один человек, которого я знала. Я часто вспоминала своего дедушку-фронтовика, человека с безупречной дикцией и ясностью мысли и изложения. У Дидурова было это качество. У  людей более молодого поколения я этого свойства никогда не встречала. Объяснял Дидуров дорогу так, что не понять его было просто невозможно. Можно было даже не записывать – слова отпечатывались в сознании намертво.

Он давал нам такое чувство сопричастности и такое уважение, которое мы в большинстве случаев не заслуживали. Я думаю, у нас в среднем не было и одной десятой его эрудиции и его трудоспособности.

...Почему он, харизматик, являвшийся знаменитостью, ею не  был? Он же написал «Школьный гимн». Он много всего написал. И, как минимум, не хуже многих очень известных его коллег по перу.

Ответ пришел ко мне несколько лет спустя, когда была осознана сама природа популярности.

Чтобы популярность пришла, нужно ее стяжать. Талант здесь важен в последнюю очередь (кроме таланта стяжания внимания).

Нужно – внимание на себя, на себе.

А Дидуров это внимание направлял – от себя. Он – на других.

Вот и все. Все просто. Что захотел – то и получил.

Хотя как – «захотел». Просто не мог иначе.

Он ушел в 2006 году неожиданно, скоропостижно. Известие о его смерти шокировало всех окружающих. Некоторые знакомые не пришли на похороны – просто отказывались видеть его мертвым.

Да и я  долго не понимала, что я больше не услышу его голоса с безупречной дикцией и точными речевыми оборотами.

Но кабаре осталось. Остались люди, которых он поддержал, согрел, вдохновил... Сделал то, чего один человек сделать не в состоянии. Тем более, человек, сам творцом являющийся.

Я думаю, за одно это Алексей Алексеевич Дидуров свою Бхарат Ратна уже получил. Если не здесь, то в лучшем из миров.

 

*      Обсценная лексика заменена допустимыми синонимами в соответствии с  Законом о запрете ненормативной лексики от 1.07.2014.

 

комментарии
 
02.36, 06.03.15, Аня Филатова
Спасибо, очень документально и четко изложено. По мне, так все и было...
 
05.33, 06.03.15, Заславский Андрей
Очень душевно, спасибо Юля.
 
13.52, 07.03.15, Алексей
А ведь так оно и случилось - Дидуров замолчал и рок-кабаре не стало. А диванчик в ЦДЛ я помню. Дидуров дал мне спеть три песни, после каждой был жутко недоволен и каждый раз выговаривал мне. После первой он сказал, что текст слишком простой, а когда я спел текст посложнее, он сказал, что я не имею права на стилизацию. Третью песню не помню. Меня как раз поразило, что я ему явно не нравился, но он почему-то выслушивал до конца, потом что-то говорил и вид у него становился все более расстроенным, даже затравленный. Было такое ощущение, что он всерьез, всем сердцем переживал, что просто вынужден говорить мне неприятные вещи, а не просто отпустить меня с миром, как говорится. А вообще великий человек Дидуров, вне всякого сомнения. Его значение будет только проявляться со временем, я просто уверен. Человек выбрал дорогу и прошел по ней до конца, без житейского лукавства. Я был принят потом в рок-кабаре, лет через пять или шесть, но никогда не чувствовал какой-то особой привязанности - ходил скорее из любопытства, иногда от нечего делать. Но вот чем дальше, тем больше осознаю какой-то эпохальный масштаб Дидурова как личности. Хотя в сущности почти не общался с ним тет-а-тет - за несколько лет мы перебросились буквально парой-тройкой фраз..
 
01.41, 24.03.15, А. Кулаев
Очень понравилось!
 
15.23, 19.01.18,
Джек МШЪ
Юля, ты Его поняла. Спасибо.
Добавить комментарий:

Ваше имя:

Текст:

  ______     ___      _____    _    _     ______  
 /_   _//   / _ \\   / ____|| | || | ||  /_   _// 
 `-| |,-   | / \ || / //---`' | || | ||  `-| |,-  
   | ||    | \_/ || \ \\___   | \\_/ ||    | ||   
   |_||     \___//   \_____||  \____//     |_||   
   `-`'     `---`     `----`    `---`      `-`'   
                                                  
Введите буквы

 Лента   Новости   Наши люди   Музыка
Контакты
Условия использования
Где приобрести издания