Репетировать было особо не на чем. Во что-то втыкали электрогитары, вплоть до бытовых катушечных магнитофонов. Мне, временно, пришлось взять в руки бас-гитару, на которой я играть не умел и не умею (это «временно» продлилось около года, пока не пришёл Олег Горячев). Боре, за отсутствием барабанной установки, пришлось играть на бубнах и коробках. Но тем не менее, месяца через три, мы начали выступать в полуакустическом варианте по всевозможным местам, находимым Дидуровым, это были – студенческие общежития, квартиры почитателей Лёшиных талантов, всевозможные крупные и мелкие дома культуры Москвы и области. Иногда было по два концерта в неделю. Изголодавшаяся по слову публика принимала нас хорошо. Лёшины обороты типа «Родился - и давай, по рельсам, как трамвай! Сошёл - не обессудь: по кочкам понесут…» звучали смело для того времени, когда перестройка ещё и не начиналась. Глухой, безнадёжный совок, после скоротечного правления последних «кремлёвских старцев», вогнал народ в такую тоску и уныние, что от пришедшего к власти Горбачёва (хотя и очень молодого), ничего кардинального ещё не ожидалось. Люди переглядывались, перешёптывались: «Во дают! Это ж криминал!» - и были правы. Легко можно было налететь на привлечение к какой-нибудь ответственности, но Бог миловал!
    Поскольку группа имела целых трёх вокалистов, и довольно разных (Алексеев, Гаранкин и я), то, помимо песен общего исполнения, решено было сделать ещё и три блока, каждому вокалисту. Таким образом, если кто-то не мог поехать или заболевал, на выступление в принципе могли отправиться двое или даже один певец, что иногда и происходило, но мероприятия зато не срывались. В конце концов в группе набрался довольно большой и многообразный репертуар, в стилях арт-рок, хард и панк, и даже цикл песен современного барокко, с флейтой, виолончелью и гитарой вместо лютни («Городские миниатюры» на слова А. Дидурова, изданы в альбоме рок-кабаре «Следы объятий»). «Современным барокко» этот цикл назвал композитор, один из лучших лютнистов мира, Шандор Каллош, которого Лёша пригласил нас прослушать, на предмет нашего участия в съёмках худ. фильма «Скакал казак через долину» (но это было уже не садике, а по-моему в Д/К «Красный пролетарий»). На виолончели тогда с нами играл, недавно пришедший в группу, студент института им. Гнесиных, Дмитрий Покровский, ныне настоятель храма Рождества Христова в с. Варварино, что недалеко от Троицка (новая Москва).
    Была у группы замечательная основа, на которой базировались все исполняемые музыкальные произведения – это московская поэзия тех лет. Смелая и изящная, ироничная и глубокая в своих переживаниях, неподдельных чувствах – городское поэтическое зеркало, немыслимое без искренности, столь контрастирующей среди всеобщего совдеповского вранья. А главное – сделанная мастерски. Что поделаешь, литературы тогда в роке было не так уж и много, впрочем, как и сейчас.
    В начале 1986 года, после концерта Ю. Шевчука, бдительные жители двора, в центре которого находился, открытый для всеобщего обозрения садик, накатали на меня «телегу» в милицию, где сообщали, что в выходные дни в садике собирается пьяная молодёжь с гитарами. «Телегу» переслали на завод, поскольку садик был ведомственный, а меня навестил во время дежурства участковый оперуполномоченный. На данное, прочитанное мне заявление, я не моргнув глазом произнёс ответную речь, что «неужели же мои друзья, не могут прийти ко мне в выходной день с лопатами (в чехлах были лопаты, а никакие не гитары), чтобы помочь мне убрать снег, который сыплет и сыплет?! Участковый так и написал в протоколе, про друзей с лопатами, а я подписался. Ещё я попросил его передать бдительным пенсионерам просьбу – посетить в выходные садик, помочь со снегом.
     Пенсионеры продолжали «чекерить» с удвоенной энергией. Мы репетировали по выходным, и естественно, никаких посторонних, в это время, в саду быть не должно. И если не отходить от окон своих квартир, то нас легко было засечь.
    Однажды, во время репетиции, я увидел в окно, что подъехала милицейская машина. Всех попросил быстренько выйти через заднюю дверь и перемахнуть через забор. Благо он был невысокий, где-то по грудь. Этот вариант нами был заранее проработан. Специально было заготовлено и брёвнышко, чтоб легко было перелезть. Но Алексея Алексеевича, как известного писателя, решено было не подвергать такому действу, он спокойненько пошёл к воротам, тем более, что никакого муз. инструмента с собой на репетиции он не носил, и его можно было принять, например, за моего сменщика. Когда милиционеры подходили к воротам, Лёша как раз вышел им навстречу, следом вышел и я. Милиционеры, поздоровавшись и представившись, поинтересовались, а кто сейчас выходил? «Главный энергетик», – ответил я. И сказал почти правильно, Лёше подобное определение очень даже подходило.
    Подскочившие тут же две «бабушки-чекистки» начали наперебой орать, чтобы милиция немедленно обыскала сад, в саду находиться с десяток преступников-наркоманов-алкоголиков-антисоветчиков. Я предложил милиционерам пройти со мной и поискать кого-нибудь в пустом саду, что они и сделали, но никого не нашли. «Чекистки» ринулись было за ними, но я их остановил у входной двери, и сказал, что вот как раз их-то я не пущу и произнёс типа: «Ходют тут всякие, а потом полотенца детские пропадают». Побагровевшие бабушки начали было опять что-то орать, но милиционеры, выходившие из сада, с суровыми лицами произнесли, что в следующий ложный вызов бабушки будут оштрафованы.
    Какое-то время мы ещё там порепетировали, но было решено искать новую базу, которую и подыскал Лёша, в очень уютном и довольно просторном подвальчике около метро Сокол.